Лекции по дисциплине «Педагогическая психология»
Нарциссический кризис представляет собой неадекватно сильную сосредоточенность на собственной личности (эгоцентризм), обусловленную физиологическими особенностями периода взросления. Такие подростки отличаются переоценкой своих способностей и возможностей, достигающей степени гротеска, излишним честолюбием, чрезмерными и необоснованными ожиданиями в отношении окружающих, нечуткостью к близким и др. Для самооценки таких подростков свойственны частые колебания между переоценкой себя и ощущением неполноценности.
Для значительной части педагогов, работающих с подростками, характерно восприятие учащихся этого возраста как потенциально «трудных». Распространенными являются жалобы учителей (да и родителей) на «неуправляемость» подростков, отсутствие у них социально значимых целей и интересов, склонность к «пустому времяпрепровождению», девиантному поведению.
«Мы были не такими!» — говорят родители и педагоги, особенно зрелого возраста. Вынеся за скобки массу объективных причин для такого суждения, обратим внимание на социальный контекст, в котором происходит сегодня становление и развитие личности подростка.
И тридцать, и сто лет назад, и сегодня подростничество — особый период в жизни человека. Строго говоря, любой период является переходным к следующему. Но только подростковый возраст назван собственно «переходным». Действительно, на протяжении этого возрастного периода качественно изменяется весь человек — физически, эмоционально, интеллектуально, нравственно. Особое значение имеет формирование системы нравственных ориентиров, планирование жизненного пути, создание образа будущего. Эти изменения характерны (при разной степени выраженности) для любого подростка.
Иными словами, все мы были подростками, все переживали переходность собственного статуса. Но подростничество рожденных, например, в 60-е годы ХХ века проходило в существенно иных условиях. Формирование системы нравственных ориентиров, ценностных ориентаций осуществлялось в границах социума, в котором существовало достаточно определенное понимание «правильного» и «неправильного», добра и зла. Не вдаваясь в обсуждение «правильности» тогдашнего «правильного», отметим лишь, что понимание существовало. А это давало своеобразную точку отсчета для формирования собственного мировоззрения, собственной системы ориентиров. Сегодняшние подростки социально и нравственно дезориентированы.
Представьте человека, попавшего в незнакомый огромный лес. Он не знает названий растений, не знает, съедобны они или нет. Что делает человек в такой ситуации? Он может попытаться выйти, упорно стремясь найти дорогу. Но для поддержания жизни ему надо есть и пить. Съев ядовитые ягоды, он умрет от отравления. Не принимая пищи, умрет от голода. Сев на пенек и покорно ожидая смерти… он умрет еще быстрее. Конечно, эта метафора — явное упрощение. Но незнание нравственных основ жизни (хорошо — плохо, правильно — неправильно, добро — зло) часто приводит подростка к «ядовитым ягодам» (алкоголь, наркотики, беспорядочные половые связи — всё это варианты особого «экспериментирования» с собой и своей жизнью), либо к «пеньку» (социальная и личностная апатия).
Для того чтобы жизненный путь подростка не превращался в хаотичное блуждание по темному лесу, он (подросток) ИМЕЕТ ПРАВО ЗНАТЬ.
О том, что в истории (включая ближайшее прошлое) человечества всегда стояла проблема добра и зла, правильного и неправильного. И подмена слова «правильно» словом «нормально» — от лукавого.
О том, что человек способен выбирать и должен выбрать нравственный ориентир как высшую точку вектора его стремлений. Высшая точка стремления, Образ, которому подросток уподобляет свою жизнь, — что это? Бог? Другой человек? Он сам? Успех? Деньги? Власть?
Подросток ИМЕЕТ ПРАВО ЗНАТЬ о том, что его возраст — благодатное время, когда могут раскрыться его сущностные силы. Но это раскрытие совершается в духовных исканиях, оно может быть сопряжено с мыслями о смерти и бессмертии, с мучительными подчас поисками своего пути.
Он имеет право знать о гетерохронности собственного развития.
О том, почему ему хочется экспериментировать с собой и собственной жизнью.
О том, что такое инициация1 и инициальный обряд и как они связаны с его поведением.
Знание — не гарантия оптимального развития, но его важное условие. Знание, подкрепленное опытом переживаний, усиливает свое значение. Узнав и пережив, можно осуществить выбор. Это знание содержится в социокультурном опыте человечества, в традициях, обрядах, народной педагогике.
Учитель и родитель могут стать для ребенка транслятором этого опыта, дать ключ для расшифровки кода жизни.
Не имея «социальной опоры» в виде приемлемых для общества и личности обрядов инициации, подросток воссоздает их самостоятельно. Причем реализуя все основные сложившиеся в ходе филогенеза элементы инициального обряда.
Однако необходимо отметить, что экспериментальное поведение (поведение инициируемых) прежде было четко организованным во времени. Оно предписывалось в период, предшествующий собственно инициации, и прекращалось тогда, когда после прохождения инициального обряда подросток получал подтверждение нового социовозрастного статуса. Очень важным является и то соображение, что сама процедура обряда, специфика ритуального действа оказывала (и оказывает) мощнейшее воздействие на личность инициируемого. Условия обряда создают предпосылки для символико-метафорического «погружения» подростка в потребное будущее.
Современные подростки, реализуя «поведение инициируемых», не получают подтверждения нового статуса и не проживают процедуру обряда. В связи с этим у них нет оснований для прекращения экспериментального поведения. Кроме того, неосознавание целей и причин такого поведения его субъектом приводит, при отсутствии управляющего содействия, к выбору общественно опасных форм поведения. Испытать свою силу, ловкость, храбрость, сообразительность, выносливость можно в спортивных состязаниях, конкурсах, проявить в походах. А можно — в попытке ограбить прохожего (тоже нужна сила, ловкость, храбрость, сообразительность).
От подростка обычно скрыт подлинный смысл его поведения, а взрослые не содействуют раскрытию смысла, ограничиваясь запрещением или порицанием этого поведения.
На психологическом уровне, который часто не осознается ни подростком, ни взрослым, взрослый, порицающий или запрещающий экспериментальное (инициальное) поведение, символически «запрещает» подростку взрослеть, противодействует развитию его личности. Очевидно, такая тактика встречает самое серьезное (и справедливое) сопротивление со стороны подростка.
Вопрос к взрослым: если принять постулат о необходимости и целесообразности экспериментального (инициального) поведения подростка, то какие условия есть сегодня для реализации его приемлемых форм? В рамках какой нормативно-ритуальной практики подросток может по-настоящему пережить самоизменение?
Увы, кроме сохраненного в Израиле обряда «бар-мицва» (подростковая инициация) и религиозных обрядов конфирмации (инициация отрочества), иных условий нет.
Между тем опыт человечества, зафиксированный средствами искусства, фольклора, традиции, в значительной мере представлен именно нормативно-ритуальной практикой.
И отказываться от ее творческого использования — значит примитивизировать и обеднить жизнь.
Демонстрируя радикальные формы экспериментального (инициального) поведения, подросток буквально взывает к взрослым: «Подтвердите мой статус! Помогите мне стать взрослым!» А взрослый молчит, осуждает либо отворачивается.
Тогда подросток интуитивно воссоздает нормативно-ритуальную практику инициаций.
Вступая в подростково-молодежные сообщества, он проходит процедуру инициации: «породняется» с референтной группой через кровь, нанося себе порезы и демонстрируя умение терпеть боль, через слюну (инициальный обряд панков, состоящий в обмене плевками), через «трубку мира» (совместное употребление психоактивных веществ).
«Какая глупость!» — реагирует взрослый на первый способ инициации. «Какая гадость!» — морщится он, услышав о втором. «Какой ужас!» — искренне восклицает по поводу третьего способа.
На самом деле эти способы инициации долгое время существовали в истории человечества, действительно служа целям изменения и самоизменения, подтверждения нового статуса. Однако в ходе филогенеза были выработаны и иные формы породнения, приобщения к сообществу: клятва, обмен талисманами, совместные действа сакрально-эстетического характера (пение, танец, музицирование), совместная трапеза.
В ситуации неосведомленности об этом естественным представляется выбор подростком наиболее архаических форм инициации.
Складывается парадоксальная ситуация: с одной стороны, подросток всеми своими проявлениями побуждает взрослого (взрослых) к реализации их роли Ведущих (особого рода «жрецов», проводящих инициацию). А взрослые отказываются от этой роли, попутно жалуясь на «неуправляемость» подростка.
Настоящего Ведущего у современного подростка нет. И тогда он становится ведомым кем и чем угодно. Правил, понимаемых как система семантических сетей для структурирования действительности, тоже нет.
В результате формирование поведения подростка оказывается весьма проблематичным. А затруднения с формированием поведения неизбежно влекут за собой препятствия к развитию личности.
Глубинные изменения, происходящие с человеком в период подростничества, внешне выражаются в изменении поведения. Частым для подросткового возраста является выбор форм экстремального поведения. Может показаться парадоксальным, но столь несхожие формы поведения, как занятия экстремальными видами спорта и употребление психоактивных веществ, членство в сообществах радикального толка и сексуальное экспериментирование с множеством половых партнеров, — все эти проявления могут иметь сходную природу. Их роднит потребность подростка в экспериментировании.
Подростки, юноши и девушки экспериментируют с различными сторонами собственного «Я», что соотносится со становлением самосознания. Подросток экспериментирует с собственным именем, выбирая для самоименования ник, кличку, прозвище, «погонялово». Экспериментирует с внешностью (яркая косметика у девушек, окраска волос, выбор необычных причесок, нанесение татуировок, пирсинг, выбор особой одежды). Проводит эксперименты различного рода с телом: сюда можно отнести и жесткие диеты, и «накачивание». Особого рода эксперименты связаны с сексуальной сферой. Столь же широкая область экспериментирования — изменение сознания через употребление алкоголя, психоактивных веществ.
Такие эксперименты связаны с самоутверждением подростка, его эмансипацией. Подростковые эксперименты направлены на проблематизацию существующих норм и правил. Это, с одной стороны, позволяет ему символически приобщиться к миру взрослых (свободных в выборе, принимающих решение), а с другой — усвоить нормы и правила через зачастую негативное их принятие, выраженное в форме отрицания («если говорят, что надо учиться и не надо курить, — буду курить и не буду учиться!»).
Сами того не сознавая, подростки всем своим видом и поведением подчеркивают переходность своего статуса. В истории человечества подчеркивание статуса инициируемых всегда выражалось в изменении их одежды, часто — в раскрашивании лица и тела. Что касается поведения, то инициируемые («посвящаемые» в новый социовозрастной статус) обычно проходили ряд испытаний, зачастую связанных с опасностью для жизни (у юношей). В ходе инициации испытаниям подвергались такие значимые для юношей качества, как смелость, выносливость, умение терпеть боль и лишения, сила, сообразительность; для девушек — трудолюбие, выдержанность, настойчивость, терпение, мудрость.
Одно из центральных побуждений подростка к реализации экспериментального поведения — вопрос к себе: «Смогу или нет?» По существу, этот вопрос и является центральным вопросом инициации, ведь именно готовность к новому статусу, к выполнению новых обязанностей и реализации новых прав и проверяется в инициальных обрядах.
Подросток, в ходе реализации экспериментального поведения ответивший себе: «Смогу!» — символически «инициируется» в мир взрослых.
Таким образом, экспериментальное поведение (экспериментирование) подростков исторически связано с инициальными обрядами, предписывавшими и регулировавшими формы такого поведения.
Внимание жизненно необходимо подростку, так как он самый отверженный и самый одинокий. В силу своего возраста он уже не может довольствоваться семейной и школьной жизнью, вырастая из их представлений и норм, а подчас и вступая с ними в конфликт, — подростка неудержимо влечет к себе взрослое общество со своими законами, со своей, совершенно иной, чем детская, структурой. И ему очень трудно: ему надо приспособиться к новым условиям, принять себя и добиться, чтобы другие приняли и оценили — как взрослого, как личность.
«Кто я? Каков? Почему?» — эти характерные для данного периода вопросы свидетельствуют об обращенности подростка к самому себе. Но ответ на них может быть найден только путем столкновения с действительностью. «Я и другие», «Я и мир»— центральные проблемы подросткового возраста. Ребенок сравнивает себя с окружающими, и это сравнение очень часто субъективно не в его пользу (Л.Ф. Обухова).
Всё это и составляет суть подросткового кризиса как кризиса самосознания, преодолев который человек приобретает «чувство индивидуальности».
Итак, быть подростком тяжело. Наполненный энергией, высвобожденной в физиологических сдвигах пубертата, одержимый возникшей потребностью в независимости, полный ожиданий будущих успехов в большой жизни, подросток проходит через тяжкие испытания в поисках собственного пути в новом для него мире. А если учесть при этом, что проторенных путей не бывает, можно легко понять то любопытство и ту тревогу, которые вызывают подростки у родителей (В. Сатир).
Проблема отношений родителей и детей — сложная и парадоксальная. Сложность ее — в скрытом, интимном характере человеческих отношений, щепетильности «внешнего» проникновения в них. А парадоксальность в том, что, при всей ее важности, родители ее обычно не замечают, ибо не имеют для этого необходимой психолого-педагогической информации.
Родители должны понимать и внезапные перемены настроения подростка, и странные на первый взгляд увлечения, и эксцентричное поведение, и новый лексикон, и порой заведомо неудачные начинания.
Но если быть до конца откровенными, то родители крайне редко выдерживают такие испытания. И тогда происходят размолвки.
Преобладающий стиль во взаимоотношениях с ребенком в семье непосредственно зависит от того, как полагает А.С. Спиваковская, какое место занимает деятельность воспитания во всей сложной, неоднозначной, подчас внутренне противоречивой системе различных мотивов поведения взрослого человека.